Что такое агоризм

Агоризм зародился в середине 1970-х, как форма анархо-капитализма. Сам термин придумал Сэмюэль Эдвард Конкин, главный теоретик движения. Агоризм делает ставку на чёрный рынок и нелегальное производство, надеясь таким образом подорвать государство и получить сверхприбыль.
Статья о нём в Википедии очень короткая, а ведь течение весьма забавно. Пригодится РПГ-шникам, я думаю.
Согласно «Новому Либертарианскому Манифесту», Конкин изучал (и практиковал) контрэкономику с 1975 года. В 1976 друг Конкина Дж. Нейл Шульман завершает первую редакция романа “Alongside Night”, в котором (помимо картин гибели США) описывается общество агоритов. В 1978 роман принят в издательство и публикуется в 1979, а позже последовали четыре переиздания, все в мягкой обложке. В онлайновой PDF-версии умиляют рекламные вклейки посередине, этот малоизвестный за пределами США спутник дешёвого чтива.
В конце 70-х—начале 80-х появляются и теоретические книжки Конкина — “New Libertarian Manifesto” и “An Agorist Primer”. В то же время он начинает работу над основном трудом, который должен был стать «Капиталом» от агоризма — «Контрэкономика». Эта книга осталась незавершённой и так до сих пор и не издана. Примерно в это время происходит также их резкое отмеживание от объективистов — в Alongside Night труды Айн Рэнд включены в библиотеку агоры наравне с "Контрэкономикой" (и Хайнлайном), а в  “New Libertarian Manifesto” объективизм уже критикуется.
Критикуя «этатические» учения (либерализм, консерватизм, коммунизм, фашизм и все от них производные), Конкин порицает в том числе и коллег-либертарианцев. Ту их часть, которая выступала за сохранение полномочий государства в некоторых областях, он причислял к этатистам (кстати, именно он придумал называть их минархистами), а анархо-капиталисты, по его мнению, занимаются исключительно теориями. Элементарный вопрос «Как вы намерены реализовать ваши идеи?» уже тогда ставил либертарианца в тупик. Получить власть в государстве, а потом это государство упразднить? Об этом нечего и думать. Переворот? Но это предполагает насилие. Победа на выборах? Приемлимо только для минархистов. Ждать, пока само распадётся? Но его распад, получается, от нас не зависит. А движение без надежды на хоть небольшой успех и влияние очень быстро потеряет популярность.
Правда, была создана Либертарианская партия (которую тут же окрестили Партия-Оксюморон), но в 1976—1979 годах Чарльз Кох (Конкин не обошёл вниманием и его, окрестив Кохтопусом), нефтяной магнат, чьё состояние на 2008 года оценивалось в 17 миллиардов долларов, попросту скупил её на корню и стал использовать как карманную фабрику голосов.
Агористы высмеивали Либартарианскую партию, принципиально не голосовали и отрицали любые легальные методы борьбы. По их мнению, государство может только расширяться, пожирая (и убивая) всё новые и новые сектора экономики. Налоги будут расти вместе с инфляцией, и всё больше и больше предпринимателей будет уходить в тень и работать на чёрном рынке. Так что к моменту краха государства теневые структуры накопят достаточно средств и создадут достаточную инфраструктуру, чтобы выживать дальше.
Само древнегреческое слово «агора» имело несколько значений. В поэмах Гомера так называлось собрание народа (в отличие от боулэ — собрания царей), позже, в аттических диалектах, такое собрание стали называть екклесиа. Позже этим словом стали называть главную городскую площадь (у римлян — форум), на которой торговали и вершили суд, равно как и товары, продававшиеся на ней, и также события, там происходившие.
По мнению агористов, земледельцы древности и жили такими агорам, обмениваясь товарами на свободных рынках. Однако земледельческие города были захвачены разбойниками-охотниками, которые и установили государственную власть, узурпировав право на воровство (налоги), убийство (смертная казнь и военный призыв), и насилие (наказания, право первой ночи). Помимо городов, они захватили дороги, узаконив грабёж корованов (транспортные налоги), выпилили конкурентов (правоохранительные органы) и создали идеологию, которая гарантировала им право на эти разбойные действия.
Государство означает насилие, а рынок — отсутствие любого насилия и добровольное действие. Класс государственников-этатистов (в агористской литературе их называют Statists, но в русском языке уже есть слово «статист» с совершенно другим значением) паразитирует на честном бизнесе, отбирая у него деньги и устраивая инфляцию и вкладывая капиталы в безнадёжные проекты.
Примечательно, что агоризм признаёт существование классовой борьбы, только классы там свои, либертарианские
Государственному вмешательству противостоит контр-экономика — теневые капиталы и продукция, которая уходит «налево». Её суть в обмене риска на прибыль. К контр-экономике относятся как те виды бизнеса, которые запрещены (проституция, наркоторговля, контрабанда, самовольная застройка), так и легальные, которые нарушают закон, обеспечивая сверхприбыли.
Агоризм полагает свои взгляды «естественными» для любого здравомыслящего человека. Однако анархичекие общества прошлого нередко оказывались банктротами. Чтобы этого избежать, необходимо экономическое просвящение агоры, чтобы сверхприбыли от контрэкономики не были растранжирены.
В области экономики агоризм считает истинными положения австрийской школы, в особенности её «анархического» ответвления (Бём-Бовак, Ротбард, Мильтон Фридман — последний стал прототипом отца главного героя из Alongside Night). Однако так как теория агоры имеет практическое применение, они не согласны с концепцией «экономики без стоимости» Людвига фон Мизеса.
В правовой сфере агоризм требует запрета на любое насилие и принуждение, будь это насилие со стороны государства или преступной группировки. Правоохранительные функции следует передать страховым компаниям (они же будут возмещать ущёрб), судебную систему и тюрьмы — приватизировать. Также к страховым компаниям перейдут трудовые лагеря, куда после победы агоризма отправят этатистов, чтобы они своим трудом возместили агоре ущерб, нанесённый их правлением (!!!). Образ мысли, пока он не перешёл в действие, караться не должен.
В философии агоризм целиком солидарен с объективизмом Айн Рэнд.
В психологии — отрицание традиционно психиатрии и поддержка антипсихиатрии Томаса Саса (Thomas Szasz).
В истории агоризм выступает за исторический ревизионизм, чтобы прорваться сквозь напластования про-этатисткой лжи.
В литературе агоризм больше всего приветствует научную фантастику — форму искусства, которая наилучним образом «выражает ужасный потенциал Государства и показывает множество возможностей для Свободы».
Что касается армии, то она в агоре будет не нужна. Когда агора победит во всём мире, защищаться будет не от кого и восстановления государства не произойдёт — ведь любая компания, которая попробует вести себя, как государство, очень быстро разорится.
Первоначально агоритские общины должны возникать и приходить к власти на небольших, хорошо защищённых территориях — островах в океане, гетто, возможно, на космических станциях. Однако большинство агористов будут продолжать жить в гибнущем социуме, поддерживая контрэкономику и бесстрашно глядя в лицо надвигающейся катастрофе. Вертикальная их организация будет всё больше усложняться, а горизонтальная — охватывать всё больше людей из гибнущего среднего класса. А в принципе, даже один человек, живущий контрэкономикой — уже агорист.
В настоящее время агориты продолжают жить в Южной Калифорнии, пишут блоги и перечитывают Alongside Night. Что же касается их идеалов, то одним из самых «агоритских» государств можно смело назвать «низовую», невидимую для иностранцев Северную Корею. Золотой Полумесяц и золотой Треугольник, а также некая яхта, бороздящая нейтральные воды, также пропитаны духом Агоры.
На Правобережье агоризм завёлся вскоре после революции и очень скоро стал одной из самых популярных «революционных» идеологий, соединившее в себе либертарные лозунги и несогласие с восторжествовавшим минархизмом. Разбухший чёрный рынок и близость зоны отселения, откуда можно было тащить всё, что недостаточно крепко привинчено, а также стагнация всех средств государственного контроля (Люстрации не до радиации) требует идеологии и агоризм подходит для юных революционеров как нельзя лучше. Можно крутиться и наживаться, одновременно приближая светлое Завтра.
Что же касается романа, то он слабоват, смахивает на Хайнлайна и немного испорчен банальной любовной линией. Зато там есть кейнсианская полиция, а главный герой скрывается под фамилией Рабинович.

1. Шульман - Alongside Night
2. Конкин - "Начала агоризма"
3. Конкин - "Новый либертарианский манифест"
4. Конкин - "Классовая теория агоризма"

Богоизбранный пёс. Об одной цитате из Талмуда

Не так давно была переведена на русский язык статья Джона Хартунга «Возлюби Ближнего Твоего. Развитие основ “внутри-групповой” морали (этики)» [1], первоначально опубликованная в журнале “Sceptic” (vol. 3, № 4, 1995). Автор перевода — Антон Ньюмарк, он же выложил её на сайте.
В этом текста мне встретилась весьма примечательная цитата. Пытаясь доказать, что «человеком» древние народы считали только соплеменника, автор отсылает к Талмуду. Выглядит это так:
«Мудрецы считали что их бог сделал “свой народ” специально избранным. Как объяснял Раввин Симеон: “имеется три различных избранных начала: Израиль среди наций, собака среди животных, и петух среди птиц” (Безах (Bezah) 25b). Индейцы Яномамо, которые обитают в пойме реки Амазонки, тоже традиционно полагают, что они как раз и есть тот самый избранный народ, и что они являются единственными полноценными людьми на земле. Слово Яномамо, фактически, означает Человек, и не-Яномамо рассматривается как форма вырождающегося Яномамо (Chagnon, 1992). Подобная тема проходит повсюду в Иудаизме и Христианстве. И хотя множество Евреев были убиты теми Христианами, которые считали, что их бог изменил-таки свой выбор, первоначальная тема “избранного Богом народа” брала свое начало в Торе, и пропагандировала восприятие членов “из-вне группы” как недочеловеков.»[1]
Фраза Раввина Симеона (видимо, имеется в виду рабби Шимон Бар Иохай) показалась мне несколько подозрительной. Весьма странно для благочестивого рабби считать собаку «избранным животным». В Ветхом Завете собака воплощает жадность, свирепость и похоть, само её название — компонент многих ругательств (2 Цар. 3:8; 4 Цар. 8:13). Еврейская энциклопедия сообщает, что «псами» называли жрецов Астарты, намекая на их содомические ритуальные практики [2].
Откуда же появилось это странное сравнение? Я решил обратиться к первоисточникам.
Оригинальный текст нашёлся без труда. Там нужный отрывок выглядел следующим образом:
The Sages perceived their god as having given his people a special fierceness. As explained by Rabbi Simeon, "There are three distinguished in fierceness: Israel among the nations, the dog among animals, and the cock among birds" (Bezah 25b). The Yanomamo Indians, who inhabit the headwaters of the Amazon, traditionally believe that they are fierce, and that they are the only fully qualified people on earth.[3]
Автор перевода утверждает, что перевод статьи занял у него «три долгих месяца. С Библией в руках и компьютером на столе, я тщательнейшим образом переводил эту статью с английского на русский, в перерывах между гастролями и работой в студии». Что же касается словарей, то их переводчик проигнорировал. В результате первоначальный смысл оказался потерян начисто, так как слово fierceness означает не «избранность», а «свирепость» или «жестокость».
Правильный перевод этого отрывка выглядел бы так:
«Мудрецы понимали своего бога как того, кто наделяет свой народ особой свирепостью. Как объяснял рабби Шимон: «вот трое, кто прославлен своей свирепостью: Израиль среди наций, собака среди животных, и петух среди птиц». Индейцы Яномамо, которые обитают в пойме реки Амазонки, тоже полагают, что они очень яростны, и что они являются единственные настоящие людьми на Земле.»
В таком виде тезис представляется по меньшей мере странным, однако наша цель не разбор позиции автора, а поиск источника цитаты, которая стала от этого более ясной, но не менее загадочной. Отчего рабби Шимон считал своей народ таким же «свирепым», как собаку?
К сожалению, я не смог раздобыть лондонское издание Вавилонского Талмуда вышедшее в 1978 году и упомянутое автором в библиографии своей статьи. Так что пришлось приниматься за самостоятельные розыски.
В первую очередь следовало выяснить правильное название загадочной книги «Безах». Видимо, это «Betzah», название которого иногда записывают через z с диакретической точкой внизу. Точка пропала ещё при английской вёрстке, а переводчик даже не сверился со списком талмудических трактатов[4], иначе он бы догадался, что в русской традиции «Betzah» транскрибируется как «Бэйца» (или «Беца» в дореволюционном переводе Переферковича).
Это седьмой по счёту трактат второго раздела «Талмуда» («Моэд»). Его называют «Бэйца» («яйцо», по первому слову) или же «Йом-тов» («Праздник»). Это довольно сухое сочинение, разбитое на пять глав, посвящённое мельчайшим подробностям ограничений, которые правоверный иудей обязан соблюдать в праздничные дни («йом-тов», которых 6 в году и на которые распространяются ограничения субботы). Можно узнать, к примеру, разрешено ли в праздники переносить лестницу от одной голубятни к другой (I, 3), или какие щепки можно поднимать, чтобы использовать их вместо зубочистки (IV, 6). Также к нему примыкают многочисленные комментарии «Тосефты» с различными полезными советами — например, что обувь в праздничный день следует носить чёрную, а не белую, т.к. последняя легко пачкается, склоняя праведника к греховному труду в день Шаббат (I, 10a).
К сожалению, в дореволюционном переводе Переферковича указанного отрывка просто нет. «Трактат Беца» c сопутствующими отрывками из «Тосефты» занимает страницы 391—421 и единственное упоминание в нём о собаках— история Симона Теманита, взятая из «Тосефты», и обыгрывающая выражение «[в Шаббат] нельзя приготовлять пищу для язычников и собак».
Впрочем, сам Переферкович признаёт, что «Тосефту» он перевёл не полностью.
«Должны, однако, заметить,— пишет он в предисловии,— что текст Тосфеты дошёл до нас в крайне искажённом и крайне перепутанном виде, с самыми разноречивыми вариантами на каждом шагу, так, что мы не желая вступать на путь необоснованных гипотез и конъектур, как это делают все комментаторы ея, должны были отказаться от перевода нескольких тёмных мест» ([5, предисловие переводчика, стр. iii]). Возможно, отрывок про собаку и петуха оказался одним из этих «тёмных»? В конце концов, даже в правильно переведённом виде он звучит оскорбительно.
На то, что Переферкович дополнял оригинальный текст достаточно произвольно,  указывает и расхождение с английским переводом Майкла Родкинсона. В его версии «Бэйца» (VII том лондонского издания «Вавилонского Талмуда», 1918 год - в сети это [6]) петухи и собаки представлены шире — в первую главу вставлены отрывки о том, можно ли петуху в праздничный день топтать кур, а во второй главе находится место собаке — можно ли в праздничный день кидать ей хлеб и разрешать глодать кости. Однако искомой цитаты мы по-прежнему не обнаруживаем.
К сожалению, мне удавалось разыскать экземпляры полной «Тосефты» только на иврите, а комментарии к трактатам, издававшимся на доступных мне языках, не содержали ничего похожего.
Поиски ссылок на этот отрывок не только не помогли, но ещё больше запутывали. На сайтах различных еврейских организаций отрывок с указанной ссылкой (Betzah 25b) цитируют по-разному.
Наиболее распространено два варианта цитаты.
Первый из них выглядит так: «Гость не должен пить залпом. Это невежливо» («A guest should not drink in one gulp. This is unmannerly»). К нашей проблеме он отношения не имеет.
Второй из них рассматривает сходную тему: «Рассказывают, ссылаясь на Рабби Мейра «Почему была дана Тора Израилю? Потому что они нахальные люди. Раши [сказал]: И Он дал им Тору, чтобы они могли занять себя ей, и она ослабила бы их силу и смягчила им сердца. Махарша [сказал]: Их нахальство таково, что они никогда не повернут перед лицом кого угодно и будут храбриться» (It was taught in the name of Rabbi Meir, “Why was Torah given to Yisrael?  Because they are brazen.”  (Rashbi:  «And He gave them Torah so they would occupy themselves with it and it would weaken their power and subdue their hearts.») (Maharsha, Their brazenness is so they won’t turn back from in front of anyone and will be brazen.)». Раши («Рабейну Шломо Ицхаки» — «наш учитель Шломо сын Ицхака») — один из крупнейших средневековых комментаторов Талмуда, а Махарша (Шмуэль Элиэзер Эйделс) — знаменитый польский раввин, живший спустя 600 лет. Здесь опять всплывает тема нахальства, наглости и свирепости.
Следует отметить, что почти все авторы, которые пишут на эту тему, читают текст «Талмуда» в оригинале. Поэтому не стоит удивляться такому обилию синонимов вокруг одной темы. Дело в том, что каждый из них попросту заново переводит соответствующий отрывок.
В конце концов, мои поиски увенчались успехом. В книге Льюиса Якобса (Lowis Jacobs — знаменитый лондонский раввин, один из основателей масоретского (консервативного) течения в иудаизме) “The Jewish religion: a companion”[7] был обнаружен пересказ искомой цитаты. Выглядел он так:
«ВЫСОКОМЕРИЕ: […] В одном примечательном пассаже Талмуда (Бэйца 25b), где говорится, что люди Израиля намного высокомерней, чем все остальные, и намекается, что они стали бы совсем невыносимы, если бы им не была дана Тора, которая начала их контролировать и дисциплинировать. В том же пассаже утверждается, что чрезмерно высокомерны: из животных — собака, из птиц — петух и из народов — Израиль» [7, p. 33, “Arrogance”]
(“ARROGANCE: […] In a curious Talmudic passage (Betzah 25b) it is said that people of Israel are more arrogant than any other people and, it is implied, they would be insufferable if the Torah had not given to them so that their arrogance is controlled and disciplined. In the same passage it is stated that there’re excessively arrogant: the dog among animals, the cock among birds and Israel among nations”)
Таким образом, мы имеем уникальный пример цитаты, которую дважды неправильно поняли. Призыв к смирению и отказу от высокомерности, чтобы не уподобляться драчливому петуху и жадной собаке, был воспринят Хартунгом как нечто наподобие боевого клича скандинавских берсерков и в таком виде был опубликован в достаточно уважаемом журнале. Переводчик же настолько привык к штампам, что даже не стал заглядывать в словарь, полагая, что в «Талмуде» рядом со словом «Израиль» может стоять только прилагательное «богоизбранный». А ведь ещё ветхозаветные пророки посвящали большую часть своих сочинений именно обличению грехов и пороков своего народа, искренне желая ему искупления. Таким образом цитата сначала сменила смысл на противоположенный, а затем и вовсе его утратила.
Надеюсь, что среди моих читателей найдутся опытные талмудисты, который переведут искомый кусок на русский язык с арамейского полностью и со всеми сопутствующими комментариями. А пока мне остаётся лишь пожелать им не попадаться на удочку недобросовестных людей, проверять наиболее одиозные цитаты, кому бы они не были приписаны, и, по возможности, хоть немного приблизиться в своей учёности к распорядителю Второго Храма Мардохею Петахии, который был ответственным за жертвенных птиц и, помимо этого, «знал семьдесят языков» [5, «Шехалим», V, 1].
Владеющие древнееврейским могут посмотреть тот самый отрывок на языке оригинала.

Литература

1. http://www.skorohod.spb.ru/bible.htm
2. http://www.jewishencyclopedia.com/view.jsp?artid=415&letter=D
3. http://strugglesforexistence.com/?p=article_p&id=13
4. http://barnascha.narod.ru/thalmud/_tb/index.htm
5. «Талмудъ. Мишна и Тосефта. Критический переводъ Н. Переферковича», т. II, книги 3 и 4. Изд. 2-ое, пересмотр. Спб., Изд. П. П. Сойкина. 1903.
6. http://www.sacred-texts.com/jud/t04/bet00.htm
7. Lowis Jacobs, “The Jewish religion: a companion”. Oxford, 1995.

На Север или на Юг - какая из Корей ближе к будущему человечества

На недавно состоявшейся лекции ashen_rus у makkawity я исполнял обязанности секретаря. Не так давно появился текст schriftsteller о том, что когда закончится нефть, человечество ждёт КНДР-овское будущее. У меня было несколько другое мнение и я даже собирался кинуть в комменты ссылку на статью, но пролистав комментарии, обнаружил, что большинство комментаторов не удосужились прочесть не только хоть что-то помимо полужирного выделения, не говоря уже о статье целиком. Причём ничего не поняли не только общеизвестные дураки (которые даже в таблице умножения готовы усмотреть влияние Советского Союза), но и вроде бы умные люди.

Конечно, тут отчасти вина автора - он изложил свои мысли несколько разбросанно и не сформулировал главный тезис. В то время как его стоило не просто сформулировать, но и повторить не менее трёх раз, чтобы никто и ничего не перепутал.
Тезис был, насколько я понял, следующий. Растущее население потребляет всё больше невозобновляемых ресурсов, которые рано или поздно будут исчерпаны. После чего нам придётся жить "как в КНДР" - с распределительными пайками, жёстким режимом экономии и использованием машин, пока они не сломаются.
За счёт чего человечество к этом скатится? За счёт мальтузианской ловушки. Постоянно действует вот такой цикл:
(А) Растёт население => (Б) растёт потребность => (В) растёт производство => (Г) растёт добыча сырья => (Д) растёт потребление =>(Е) повышается уровень жизни => (А) растёт население
В результате мы имеем знакомую кибернетикам модель из кольца причин, каждая из которых вызывает последующую. В итоге поток в таком цикле будет только нарастать. "Колесо" производства и потребления вращается всё быстрее! И рано или поздно в нём подломится спица Г - сырьё исчерпается. После чего колесо попросту сорвётся с оси и плохо станет всем остальным спицам сразу.
Перспектива малоприятная. Неужели нет никакой возможности её избежать? Если бы был хоть малейший шанс затормозить его вращение, то мы бы избежали катастрофы. Если бы нашёлся какой-то механизм обратной связи, который не давал бы колесу гнать во весь опор, проблема была бы решена. Но как это сделать? Неужели единственная из возможных форм стабилизации - это именно на уровне КНДР?
Я осмелюсь выдвинуть контр-тезис. Я соглашусь, что рано или поздно это колесо станет крутиться довольно медленно, но не соглашусь, что оно будет при этом ехать по северокорейской дороге.
Сперва я хотел просто сослаться на широко известную статью Дольника о демографии, ставшую 8-ой главой в книге "Непослушное дитя биосферы". Однако ввиду того, что статей у нас теперь читать не принято, я перескажу основные её тезисы. Читатель же найдёт в ней более развёрнутые примеры.
Заранее оговариваю, что с основной критикой гипотез Дольника я знаком, считаю, что большая часть критиков книгу просто не поняли (похоже, они читали её одновременно с "Голой обезьяной" Дэсмонда Морриса), а действительно важная статья wolf_kitses не столько опровергают, сколько предостерегает нас от попытки детерминировать всё через инстинкты, потому что у человека кроме них есть ещё и рефлексы, и разум, и научение и в том числе память культуры.
В 1991 году предполагалось, что на Земле могут жить, не трогая неприкосновенных ресурсов, 500 млн. человек. Впрочем, сейчас называют уже большие числа. Даже 500 млн. - это мир XVII века, в котором, несмотря на то, что большинство жителей Земли не пользовались благами науки, корабли бороздили моря, Декарт размышлял о природе познания, а Ньютон открывал законы, управляющие планетами.
Нет никакого сомнения, что человечество в каком-то виде переживёт даже исчерпание всех наличных невозобновляемых ресурсов. В природе такие катастрофы происходят довольно часто - за неконтролируемым ростом следует коллапс, после чего остаются флюктуации вокруг линии оптимальной численности. В живой природе так и происходит. Разница лишь в том, настолько ли тяжёлым будет положение, что еду придётся распределять?
В частности, одним из естественных регуляторов численности населения могут выступать города. При большой плотности населения инстинкты размножения начинают сбоить даже у животных. Причём это действует и для трущоб, и для элитных кварталов - есть народы, которые сохранили высокий рост даже разбогатев, а небольшие племена и народцы, живущие скученными селениями (как чукчи) тоже не заводят много детей.
Также на количество детей не особенно влияет государственный строй. Я не буду перечислять всех неудачных попыток управлять демографией на государственном уровне, а лишь отмечу удивительно сходные данные по росту и убыли населения между странами НАТО и странами бывшего Варшавского Договора:
190 Portugal 10.29
191 Canada 10.28
192 Belgium 10.15
193 Sweden 10.13
194 Poland 10.04
195 Latvia 9.78
196 Liechtenstein 9.75
197 Spain 9.72
198 Belarus 9.71
199 Croatia 9.64
200 San Marino 9.63
201 Ukraine 9.6
202 Switzerland 9.59
203 Hungary 9.51
204 Bulgaria 9.51
205 Greece 9.45
206 Lithuania 9.11
207 Monaco 9.1
208 Taiwan 8.99
209 Slovenia 8.97
210 Korea, South 8.93
211 Macau 8.88
212 Bosnia and Herzegovina 8.85
213 Czech Republic 8.83
Похоже, население растёт и убывает по своим законам и ему не страшен даже геноцид. Несмотря на все усилия Пол Пота, население Камбоджи на момент переписи 1981 года уже достигло уровня 1968 года (т.е., до гражданских воин). Сейчас там около 15 млн.
Иногда приводят пример Казахстана, где численность населения растёт, несмотря на 70% урбанизации. Однако если посмотреть, что пишут о демографии в Казахстане в биллютене "Население и общество" , то оказывается, что эти данные несколько неточны. Во-первых, урбанизация там не 70, а всего лишь 54%, и большинство городов небольшие и скорее напоминают деревни с парой многоэтажек, чем настоящий промышленный город с индустрией и пролетариатом. Во-вторых, население растёт весьма медленно и едва-едва достигает уровня 1991 года.
Также нельзя не отметить и рост населения США, который связан с притоком мигрантов и ещё с тем, что американцы - нация всё-таки "не городская, а пригородная". Плотность населения в огромных коттеджных suburbs почти деревенская - так что люди смело размножаются.
Таким образом, мне кажется, что разросшихся густонаселённых мегаполисов и агломераций (а это уже есть) вполне достаточно, чтобы механизированная глубинка с гидропоникой и тракторами работала как раз на поддержание их общей численности в рамках оптимума. Причём развитые страны, уже вошедшие в режим стабильности, этот переход даже не заметит. Тем же, кто страдает сейчас, придётся, видимо, ещё хуже. Вот их-то и предстоит нам защищать от скатывания в полный КНДР.
Теперь рассмотрим перспективу распределительной экономики.
Распределение необходимо, чтобы "уравнять" общество и не допустить, чтобы еда припрятывалась и гнила. Однако в долгосрочной перспективе начинает "гнить" сама распределительная система, так как вместо прежних общественных классов образовались 2 новых - те, кто распределяет и те, кому. И первый класс будет перепрятывать еду уже для себя. К тому же, чтобы планировать в масштабах земного шара, нам придётся создать единое государство, что весьма и весьма маловероятно.
К тому же, распределять можно скорее паёк, чем полноценную, разнообразную еду. Весьма характерный вопрос появился у нас уже после лекции - есть ли в Северной Корее домашние животные? Ведь если школьница подберёт котёнка, его надо кормить, а кошачий корм в её паёк не вписан.
Да и только ли в еде дело? Разве нет в обществе других факторов развития, кроме земли под ногами? В наше время тезис о первичности ресурсов усердно развивает почему-то Паршев, который при всей его любви к имперству и Калашникову, всё-таки заимствует большинство идей у антиглобалистов. Сравните:
"Мы живем лучше Северной Кореи не потому, что у нас демократия, а у них
коммунизм. Просто у нас есть нефть и газ, а у Северной Кореи нет - и все.
Кончатся они - будем жить хуже северокорейцев." ("Почему Америка наступает?")
Каждому, кто считает эти доводы хоть немного разумными, я прошу сообщить, в какой из областей Южной Кореи находились резервуары, в коих "агенты КГБ, Госдепа США и Ватикана" скрывали от Ли Сын Мана те самые сотни тонн нефти (или там было сукно?), которые обеспечат несколько позже экономическое чудо при Пак Чон Хи.
В плановом обществе не будет особенной надежды на оперативное внедрение новых технологий. Чтобы внедрить в производство новую технологию, СССР требовалось приблизительно 15 лет - она должна была пройти согласование, получить бюджет, немыслимым чудом вписаться на одно из экспериментальных предприятий, а затем появиться на других заводах. Разумеется, согласование попросту проглатывало документы и жевало их десятилетиями, для потребности во многих продуктах хватало вполне и экспериментальной линии (десятки и десятки раз министерства требовали прекратить выпуск массовой продукции на экспериментальных линиях - но беда была в том, что некоторые продукты было больше негде выпускать). И это только сотая часть проблем, которые даёт утверждение и внедрение технологий на высоком уровне - мы не трогаем проблему привязки человека к месту прописки (ввиду бесплатности и государственности жилья) и дефицит, вызванный извечной заморозкой цен на предметы первой необходимости. Интересующиеся именно проблемами советских инноваций могут обратиться к "проблемным" страницам перестроечных "Химии и жизни", которую ваши родители выписывали ради рассказов Булычёва, Желязны и раннего Пелевина, появлявшихся на "Литературной странице".
В целом, можно сказать, что полное и абсолютное планирование нанесёт человечеству ещё больший урон, чем исчерпание всех без исключения невосполнимых ресурсов. К тому же, современное производство и потребление настолько сложен, что нам придётся вернуться к потребностям 1932 года, если мы хотим их удовлетворить.
Что же касается неизбежных спадов в научной области ввиду сокращения численности населения - то мне кажется, что они тоже будут малозаметны. Гегелев "закон перехода количества в качество" работает довольно скверно - огромный Китай и почти миллиардная Индия превращены в сборочные цеха для технологий из Японии и США. БАК работает в крошечной Швейцарии. И даже с отказом таких амбициозных и дорогостоящих проектов даже условия открытого рынка вполне себе обеспечат приток инноваций, которые будут справляться со строительством дорог куда лучше, чем армия КНДР. Уже из народной мудрости о том, что "три солдата из стройбата заменяют экскаватор" неплохо видно, что для того, чтобы были дороги, экскаваторы нужнее, чем стройбат.
Конечно, не все нововведения будут удачны, но их постигнет судьба тех структур КНДР, которые нарушали устойчивость - они отомрут и сменятся новыми (причём для этого не потребуется даже подпись Любимого Руководителя). Государство собиралось не богом, а людьми, оно кристаллизуется снизу, и 100 человек разберутся с любой технологией намного быстрее, чем Любимый Руководитель, будь он даже трижды Яркая звезда Пэктусана по имени Яркое солнце чучхэ. И мы не окажется в железной пирамиде КНДР именно по той причине, что такие местные каудилио не смогут остановить тягу людей к самоорганизации. На второй же день после объявления о начале распределения через границы побегут мешочники, заработают подпольные цеха и возникнет чёрная валюта, которую будут кидать через сохранившиеся платёжные системы Интернета. Общественный организм начнёт жить своей жизнью, игнорируя и обходя оказания сверху - как живёт уже давно мешочно-чернорыночная Северная Корея.
И мне даже кажется, что предприниматели постресурсной поры усвоят более человечную этику. Он будут лицои к лицу с потребителем, и перед их глазами уже не будет "более успевших" серьёзных господ, живущих по куда более простому циклу положительной обратной связи - Накачай => Продай => Жги-гуляй!
Таким образом, мне кажется. что даже после конца всех возобновляемых ресурсов человечество ждёт скорее РК, чем КНДР.
P.S. Автор поста не является специалистом в областях, о которых пишет. Можно писать комменты. Можно устраивать срач в комментах. Если я стёр коммент - он мне не понравился. Если я вас забанил - значит, вы мудак и вам придётся с этим смириться. Обжаловать можно здесь.

Вокруг либерпанка

Ещё в далёком 2005 году, вскоре после появления манифеста либерпанка, makkawity охарактеризовал его так:
«Представим соотношение "демократического" и авторитарного как соотношение интересов государства и личности (причем в большей степени одной отдельно взятой чем их суммы, выраженной гражданским обществом). перекос в одну сторону - тоталитаризм, описанный в большинстве антиутопий + имеем реально работавший вариант в докризисной КНДР. перекос в другую - то, что назвал бы либерпанком и антиутопией данного типа я.»
Прошло время, но жанр как и прежде остаётся несколько неизведанным. Модель перекоса в сторону личности выглядит настолько впечатляющей, что очаровывает даже когда мы пытаемся найти в нём какие-то непривлекательные стороны. Даже более чем недружелюбные киберпанковые миры Гибсона и Стивенсона выглядят трудными, но справедливыми — ведь персонажи сами выбрали свою судьбу и у них как минимум раз в жизни был шанс работать на большую и серьёзную корпорацию.
Сразу оговорю основное отличие моей статьи от исследовательских работ или попыток найти в литературе черты социальных идей нашего времени. Либерпанк мне интересен именно как форма искусства и моя статья адресована тем, кто хочет сам создавать свои миры. Меня интересует не столько устройство мира в вымышленном будущим, сколько из какой каменоломни автор берёт материал и какие ещё дома можно построить из тех же блоков. Поэтому я постараюсь рассматривать не столько отношения между властью и обществом в выдуманном мире, сколько между автором, изображающим мир, и зрителем, который его воспринимает (будь это кинозритель, читатель или играющий в компьютерную игру).
Действие киберпанка всегда происходит в довольно мрачном мире, однако однозначно называть его антиутопией я бы не стал. Антиутопия — это вполне самостоятельный жанр и она оказывает на зрителя вполне самостоятельное эстетическое воздействие, вне зависимости от того, напичкан вымышленный мир техническими новинками или напротив, низведён до уровня каменного века (как в «Гимне» Айн Рэнд или «Deus Irea» Филиппа К. Дика и Роджера Желязны).
Точно так же, как фэнтези ассоциируется у нас с мечами, топотом лошадиных копыт и хрупкими эльфийскими девушками, слово «антиутопия» сразу же вызывает у нас набор привычных картин: унифицированный, казарменный быт, парадные марши, тайная полиция, принудительный коллективизм, полная неуязвимость правящего режима и отважные подпольщики, которые с ним сражаются. Есть и вариант «Матрицы» или «Эквилибрума» с внешне благополучной жизни, которая однако утратила весь свой смысл, стала серой и поставлена на службу зловещей Системе.
Злобный режим антиутопии производит на нас такое сильное впечатление (как и любая громадная машина), что многие даже переносят его на реальный мир. И вот мы слышим про Северную Корею, которая «за счёт чучхе и самоизоляции почти не пострадала от мирового экономического кризиса», и всерьёз опасаемся экспансии со стороны стран-изгоев.
Человек, решивший писать либерпанк, должен, разумеется, провести некоторые предварительные исследования. И по-моему первый вопрос, ответ на который он должен найти, это — «почему я это пишу?»
Вопрос отнюдь не праздный. «1984» Оруэлла считается шедевром антиутопии, многие термины оттуда вошли и в наш язык. Обычно считается, что автор разоблачал в ней ужасы фашизма и коммунизма, современником которых он был и указывает на опасность контроля государства над личности. Но для любого автора важен и другой аспект этой книги. Оруэлл писал её в свои последние годы, но шёл к ней всю предыдущую жизнь. Темы двоемыслия и контроля государства над историей снова и снова повторяются в его статьях и эссе, начиная с того времени, как он воевал добровольцем в Испании. Да и его собственные взгляды могут немало удивить простого диссидента — реальный Джордж Оруэлл голосовал за лейбористов. «Каждая всерьез написанная мною с 1936 года строка прямо или косвенно была против тоталитаризма и за демократический социализм, как я его понимал.» («Почему я пишу?», 1947).
Не менее удивительна и картина его времени, даже не нарисованная, а почти что выгравированная в его многочисленных эссе. Как и большинство его современников, он был «в каком-то смысле уэллсовское творение» и вслед за Уэллсом считал, к примеру, что человек, осушивший болота, покоривший океан и поднявшийся в воздух, рано или поздно перестроит на разумной основе и рыночную стихию (эссе «Уэллс, Гитлер и Всемирное государство», 1941). Я представляю, какой шок вызовет у любого младолибертианца, который считает Оруэлла чуть ли не фон Хайеком от художественной литературы, вполне характерная для 30-х годов идея о том, что «переход к централизованной экономике, наблюдаемый в той или иной форме во всех странах, за исключением разве что Соединенных Штатов, сам по себе гарантирует большее равенство между людьми.» («Англичане», 1947) А чуть дальше Оруэлл и вовсе ратует за прогрессивный налог: «Выше определенного предела, четко устанавливаемого по отношению к низшему уровню заработной платы, все доходы должны облагаться аннулирующими их налогами». Главка «Политические воззрения англичан» сообщает: «ни у кого не заставляет чаще биться сердце мысль о национализации Английского банка; с другой же стороны, массы больше не клюют на старые песни о здоровом индивидуализме и священном праве собственности. Никто не верит, что «наверху всем хватит места», да в любом случае большинство и не хочет наверх: оно хочет постоянной работы и честных шансов для своих детей».
Те из последователей фон Хайека, которые несмотря на приведённые отрывки, ещё не включили Оруэлла в свой личный Index Prohibitum, наверняка сделают это, когда прочитают в другом эссе автора пассаж, в котором не пахнет даже кейнсианством:
«Нельзя утверждать, что социализм во всех отношениях лучше капитализма, но несомненно, что в отличие от капитализма он может решать проблемы производства и потребления. В нормальное время капиталистическая экономика не может потребить всё, что производит, так что всегда есть бесполезные излишки (пшеница, сжигаемая в печах, сельдь, выбрасываемая в море и т. д.), и всегда есть безработица. Зато во время войны этой системе трудно произвести всё необходимое: вещь не производится, если никто не рассчитывает получить от нее прибыль.» («Лев и единорог», ч. II, II, 1941)
Тема переписывания истории до такой степени, что правду уже невозможно установить, звучала ещё в книге «Памяти Каталонии» (1938). В 1943 г. он сформулирует эту тему уже с почти афористичной точностью: «Ещё смолоду я убедился, что нет события, о котором правдиво рассказала бы газета, но лишь в Испании я впервые наблюдал, как газеты умудряются освещать происходящее так, что их описания не имеют к фактам ни малейшего касательства, — было бы даже лучше, если бы они откровенно врали. Я читал о крупных сражениях, хотя на деле не прозвучало ни выстрела, и не находил ни строки о боях, когда погибали сотни людей. Я читал о трусости полков, которые в действительности проявили отчаянную храбрость, и о героизме победоносных дивизий, которые находились за километры от передовой, а в Лондоне газеты подхватывали все эти вымыслы...» («Вспоминая войну в Испании», IV)
Двоемыслие — это тоже не просто игра ума или банальная сатира. Двоемыслие было для Оруэлла реальным явлением, и он изучал его очень тщательно (и боялся весьма сильно!). «Особенность тоталитарного государства та, что, контролируя мысль, оно не фиксирует ее на чем-то одном,— пишет он в статье «Литература и тоталитаризм» (1941),— Выдвигаются догмы, не подлежащие обсуждению, однако изменяемые со дня на день. Догмы нужны, поскольку нужно абсолютное повиновение подданных, однако невозможно обойтись без коррективов, диктуемых потребностями политики власть предержащих. Объявив себя непогрешимым, тоталитарное государство вместе с тем отбрасывает само понятие объективной истины. Вот очевидный, самый простой пример: до сентября 1939 года каждому немцу вменялось в обязанность испытывать к русскому большевизму отвращение и ужас, после сентября 1939 года — восторг и страстное сочувствие. Если между Россией и Германией начнется война, а это весьма вероятно в ближайшие несколько лет, с неизбежностью вновь произойдет крутая перемена. Чувства немца, его любовь, его ненависть при необходимости должны моментально обращаться в свою противоположность.»
Если говорить о новоязе, то Оруэлл сталкивался с ним на каждом шагу. «Ясно, однако, что порча языка обусловлена в конечном счете политическими и экономическими причинами, а не просто дурным влиянием того или иного автора.» («Политика и английский язык», 1946). В том же эссе зловещее немецкое Gleichschaltung («насильственное приобщение к господствующей идеологии»; дословно — «равносоединение») упоминается в числе иностранных слов, которые употребляются англичанами даже без перевода.
Неспроста «1984» иногда называют продолжением «Скотного двора», хотя в них нет ни общего мира, ни общих персонажей.
Таким образом, двоемыслие и новояз вовсе не были безликими призраками, которые воплотились в романе. Для автора они были так же реальны, как для Уэлльса за 50 лет до него было реально грядущее торжество человечества над тайнами природы.
Пожалуй, Оруэлл как никто другой понимал, что суть антиутопии — противоречие между тем, что объявляется и тем, что делается на самом деле. Поэтому антиутопия как художественной произведение — это всегда «обманка», а нередко и целая вереница таких «обманок».
Мир Гибсона выглядит утрированной картиной техногенного и несправедливого будущего, но мы принимаем его, потому что наше настоящее тоже техногенно и тоже несправедливо. Мрачные миры Стивенсона и Суэнвика не воспринимаются как «антиутопии». И тем не менее именно антиутопией кажутся нам миры, где живой нерв  основного конфликта произведения растёт прямо внутри  опор и перекрытий. Чтобы обнаружить, в чём дело, герой должен вскрыть оболочку; а для победы нужна тотальная перестройка. И «Машина времени», и «451 по Фаренгейту», и «Пролетая над гнездом кукушки», и романы Филиппа К. Дика объединяет одно — антиутопия включает в себя утопию, парадоксально выворачивая её наизнанку.
Мир антиутопии — это вовсе необязательно Империя Зла, это скорее Империя Лжи. В антиутопии официально все счастливы, а принципы выполняются. Она становится анти- именно за счёт того, что эти принципы давно стали своей противоположенностью.
Уже на первой странице Оруэлл идёт против традиции своего времени, где мир будущего изображался пусть и антиутопичным, но сытым («Машина времени», «Мы», «О дивный новый мир»). Почти нет в книге и фантастических допущений.
Больше всего в «1984» меня впечатляет эпизод с книгой Гольдштейна. На этом месте маски сброшены и читателя охватывает ужас. Мы знали про войну — но оказалось, что она ведётся именно ради войны. Мы встречали в романе много примеров двоемыслия — но только теперь поняли, что именно оно и является основой партийной идеологии. Мы знали о других странах — но оказалось, что они ничем друг от друга не отличаются. Даже если героев не арестуют, бежать им некуда.
Именно этим и привлекает антиутопия. Юный революционер ищет в ней «всей правды о Системе», а любитель парадоксов радует свой ум неожиданным поворотом в заранее оговоренной ситуации. Если бы Морфеус открыл Нео, что агенты правят миром, это было бы неинтересно — мы исходили из этого правила с самых первых эпизодов фильма. Но он открывает Нео, что они создали мир. Очень неожиданный ход!
Всемирное Государство в «Мы», Ангсоц в «1984», Пожарные в «451 по Фаренгейту», Комбинат в «Пролетая над гнездом кукушки», виртуальный мир в «Матрице» не просто злы — они сами себе противоречат. Полное покорение природы внутри человека не поднимают его на вершину могущества, а превращают в автомат, который даже в туалет ходит по расписанию. Ангсоц уничтожает своих граждан для их же блага. Общество лишённое «вредных книжных фантазий» живёт в постоянном неврозе, верит в любую ложь и ничего не воспринимает всерьёз. Комбинат «лечит», превращая здоровых и сложных людей в безликие и злобные механические куклы. Люди гонятся за успехами в мире Матрицы, не подозревая, что никакого мира не было, нет, и не будет.
Антиутопия — это не просто невыносимый мир. Это дом, который выглядит красиво на бумаге, но непригодный ни для жизни, ни для побега. И конфликт идёт всегда между жильцом и домом, а не просто между двумя обитателями. И нередко бывает так, что нарядные обои сползают со стен дома только в середине повествования.
Это видно даже в той «приблизительной антиутопии», которую мы воображали себе в начале статьи. Коммунизм всегда требует свободы — от эксплуатации, от социальной несправедливости, от неравноправия. А наш «приблизительный общественный строй» эксплуатирует, несправедлив и неравноправен так, как никакому фабриканту не снилось! И даже с вводом тотального распределения у нас получается не один класс общества, а два — те, кто распределяет и те, кому.
Если смотреть с этой позиции, то становится ясно, почему либерпанковские антиутопии (пусть даже эта антиутопия служит миру «подложкой») пока ещё настолько зыбкие. Нужно быть Оруэллом, чтобы разглядеть в лавировании нацистской пропаганды принципы двоемыслия, и нужно быть Пелевиным, чтобы собрать из рекламных слоганов, французских философов и учебника рекламы Огилви «Generation П».
Поэтому либеральная антиутопия — это не обязательно бомбардировки, миротворческие контингенты и тоска менеджера над банкой кока-колы. Душевные муки уже во времена Хаксли были слишком тусклыми для миров со всесильной тайной полицией, а рекламные слоганы и потребительское рабство — это не верная примета будущего, а хорошая находка Пелевина.
Антиутопия — это не столько общество, сколько автор. У каждого времени свои сумасшедшие и своё искусство: поэтому в том, что вы сочините, как в зеркале отразится ваш взгляд на мир. Чтобы антиутопия стала по-настоящему либертарианской, мало добавить туда бомб и пепси-колы. Нужно знать, что провозглашает либертарианство, с кем склонно заключать союзы и как ведут себя его настоящие адепты.
Один из фрэндов makkawity как-то заметил, что все по-настоящему смешные анекдоты на религиозные темы сочинили семинаристы. И, наверное, нужно обладать по-настоящему сильным стремлением к свободе и немыслимым даже в либеральных кругах свободомыслием, чтобы увидеть, где свобода вдруг переходит в рабство, право — в бесправие, а законность — в несправедливость.

Кот и Лавкрафт

Следующий день (пятница, 18-ое) был проведен преимущественно в разных беседах и в играх Лавкрафта с домашним котом по имени Том. Обычно робкий, котик позволил Лавкрафту взять себя на руки и, мурлыкая, сидел у него на коленях.

 

Джоши, "Лавкрафт: жизнь", гл. 10